Мари Чиофало

Сан-Франциско, Калифорния

2000 г.

В те дни, когда земля была разделена на много маленьких государств, в одном из них случился праздник, на котором должны были собраться царь, министры и все важные люди. Каждому было указано место за столом, соответствующее его рангу. На самом почетном месте стоял трон, и главный министр ожидал только прибытия царя, чтобы начать церемонию. Вдруг в зал вошел одетый в лохмотья суфии. К ужасу главного министра, он направился прямо к трону и уселся на него. “Что это ты тут делаешь?” — воскликнул министр. “Я сижу здесь, только и всего”, — ответил суфий. “Но ты не имеешь права сидеть на троне, потому что ты даже не главный министр, ведь главный министр — это я!” “Я выше, чем главный министр”, — сказал суфий. “Кто же ты тогда — царь?” — спросил главный министр. “Нет, я выше царя”. — “Ты император?” — “Я выше императора”. — “Ты пророк?” — “Нет, я выше пророка”. — “Ты Бог?!” — воскликнул доведенный до белого каления министр. “Нет, я выше Бога”, — сказал суфий. “Ничто не может быть выше Бога!” — “Ты прав, я и есть то самое Ничто”.

Однажды Чжуан-цзы пришел к ученикам и сказал: “Я очень обеспокоен и нахожусь в смятении”. “Что случилось?” — спросили ученики. “Ночью мне приснилось, что я был бабочкой”. — “Учитель, но это всего лишь сон”. — “Когда я проснулся, то понял, что это всего лишь сон. Но кто я — Чжуан-цзы, которому приснилось, что он был бабочкой, или бабочка, которой сейчас снится, что она — Чжуан-цзы?”

Несколько лет назад мне в руки попал замечательный рассказ под названием “Колосс”. Позже кто-то сказал, что по нему снят фильм. Рассказ был о том, что Соединенные Штаты создали суперкомпьютер, который мог контролировать абсолютно все и даже принимать решения за президента. В конце концов после долгих совещаний глава страны нажал на пусковую кнопку и компьютер заработал. Первое, что он сказал: “Есть еще один”. И продолжал повторять: “Есть еще один, есть еще один...” Оказывается, в России тоже изобрели подобный компьютер. Их создатели связались друг с другом и решили соединить обе системы. Совместными усилиями США и Россия сделали “Колосс” — мощнейший компьютер, который мог контролировать все события и процессы, происходящие в мире. Если какой-нибудь человек или целая нация не соглашались с решениями “Колосса”, им давалось предупреждение, а потом следовало наказание, причем угрозы компьютера всегда выполнялись. Наконец, американский ученый, изобретатель суперкомпьютера, в ужасе спросил у своего детища: “Кто ты?” “Я Бог. И очень скоро ты привыкнешь к этой мысли”, — ответила машина.

Рамана Махарши говорит, что в действительности необходимо выяснить только одно: кто же этот субъект, ищущий просветления. “Кто я?” “Кто стремится к просветлению?” “Кто хочет познать истину?” Если вы глубоко вникнете в суть этих вопросов, то непременно придете к выводу, что нет никакого субъекта, нет никакого “я”. Не так уж много людей способно безоговорочно принять эту идею. Рамана Махарши делит их на три категории: одних он сравнивает с камфорой, других — с сухой древесиной, а третьих — с сырой древесиной. Камфора воспламеняется от одной искры; чтобы зажечь сухое дерево, требуется тепло и время, а сырое дерево разгорается очень долго и то после огромных усилий.

***

Один человек пришел в бар. Бармен предложил ему напиток. “Не хочу, я один раз уже пробовал, мне не понравилось”. Бармен предложил сигарету. “Не надо, я однажды попробовал, мне не понравилось”. Потом мужчина добавил: “Подождите, через минуту сюда придет мой сын, вот он и покурит, и выпьет с вами”. “Наверняка у вас единственный сын”, — заметил бармен.

Раньше тюленей в Арктике истребляли самым жестоким образом. Джидду Кришнамурти увидел по телевизору сцену убийства тюленей и подготовил выступление, в котором сказал, что зрелище было настолько непереносимым для его чувств, что он переключил программу. Ту же самую сцену увидела знаменитая актриса Бриджит Бардо и потеряла сон. Она организовала целое движение против жестокого обращения с тюленями, которое стало настолько сильным, что практика истребления бельков, детенышей тюленя, ударом по голове была запрещена правительством. Задача Кришнамурти не заключалась в том, чтобы он играл активную роль в этой истории, в то время как Бриджит Бардо должна была всецело включиться в процесс.

Математик Стивен Хокинг написал эссе под названием “Неужели все предопределено?” (“Is Everything Predetermined?”). Это очень интересная статья, но больше всего мне запомнился последний абзац: “Неужели все предопределено? Ответ — да. Но от этого мало толку: ведь человеку не дано знать, что же именно его ожидает”.

У одного мастера дзэн был внук, любивший послушать своего дедушку. И вот однажды он разбил хрустальную вазу, которой дед очень дорожил. Не дожидаясь, пока это обнаружат, мальчик сам подошел к деду и спросил: “Помнишь, ты говорил, что всему на свете есть срок?” “Да, верно”, — согласился мастер. “Так вот, срок жизни твоей любимой хрустальной вазы уже истек”.

***

Один буддийский мастер прочел ученикам прекрасный текст, который растрогал всех. Ученики сразу же спросили: “Кто написал его?” “Если я скажу, что это Будда, вы будете благоговеть перед текстом, возлагать каждое утро на него цветы и отдавать поклоны. Если я скажу, что этот текст написал патриарх, вы будете испытывать большое почтение, но уже не будете преклоняться перед ним так, как перед текстом Будды. Если я скажу, что автором был монах, вы, пожалуй, растеряетесь. А если узнаете, что текст написал наш повар, вы просто посмеетесь”, — ответил учитель.

На беседы к Махараджу приходил необычайно способный человек: он всегда был первым в классе и лучшим на каждом экзамене — от начальной школы и до защиты ученой степени. Махарадж знал о его достижениях и поэтому просто всплеснул руками, когда этот человек сказал: “Я верю вашим словам, что это высшее состояние, которого может достичь человек, но как узнать, подойдет ли оно мне?” Позже Махарадж сказал мне: “Как так может быть — не понимаю! Как человек, обладающий таким интеллектом и такими познаниями, мог задать подобный вопрос, забыв о сути? Ведь в том состоянии не может быть никакого “я”, задающего такой вопрос”.

Не так давно я прочитал историю про Уинстона Черчилля. Его скаковой жеребец должен был одержать победу на дерби, но не оправдал надежд и пришел четвертым. Черчилль нашел этому оправдание: “Я знаю, почему мой жеребец не выиграл. Перед скачками я подошел к нему и пообещал, что, выиграв дерби, он уже никогда не будет участвовать в соревнованиях и проведет всю оставшуюся жизнь в компании очаровательных молодых лошадок. Это и было моей ошибкой. Жеребец и думать забыл о скачках”.

Я думаю, что в любой области жизни наибольших успехов достигают те люди, которые не обязательно обладают исключительными способностями или блестящими профессиональными навыками, но у которых по милости Божьей думающий разум не мешает действующему — такова их программа. Знаменитый балетный танцор Нижинский говорил: “Лучше всего я танцую, когда меня здесь нет”.

Двери моей квартиры никогда не запираются, друзья и соседи обычно просто открывают их и заходят внутрь. Прямо перед входом висит зеркало, в котором отражаются все входящие и выходящие, и я, сидя в кресле-качалке, могу видеть их реакцию, которая, как правило, оказывается очень интересной. Открыв дверь и войдя в квартиру, человек видит себя в зеркале, но в первые секунды не реагирует на это, поскольку находится в состоянии отстраненного наблюдения. Затем, сделав один или два шага, он понимает, что это его отражение, и вздрагивает. Включается ум, сосредоточивается внимание, и состояние отстраненного наблюдения исчезает.

В Лос-Анджелесе у нас была чудесная повариха. Кухня находилась на открытом воздухе, так что мы могли слышать слабое позвякивание кастрюль и шипение масла на сковородках, а повариха, в свою очередь, слышала наши беседы. Я часто видел, как она выходила из своего закутка, чтобы постоять и послушать беседу. Тогда я обычно рассказывал про случай со своей внучкой и про озарения, которые бывают у детей. На одной из бесед, поскольку в предыдущие дни я повторял историю со своей внучкой три или четыре раза, я решил было обойтись без нее, как вдруг наша повариха, которая знала, что в этом месте я обычно рассказываю эту историю, воскликнула: “Расскажите им о внучке! О внучке-то расскажите!”

У одной женщины, Евы-Марии, было четверо детей. До пяти часов вечера с ними сидела Карен — ее наняли следить за детьми и помогать по хозяйству. Однажды Карен сказала своей хозяйке: “Знаете, что сегодня заявил Филипп? Что мы все спим, а проснемся только после смерти”. Филиппу было тогда пять или шесть лет. “Тут что-то не так”, — подумала мать.

Вытирая сына полотенцем поело вечернего купания, она спросила: “О чем вы говорили с Карен?” “Да о чем мы только не говорили”, — ответил мальчик. “О сне и пробуждении”, — напомнила мать. “Ах, да. Я сказал Карен, что мы все спим, а проснемся только после смерти”, — слово в слово повторил Филипп. “Кто тебе это сказал?” — поинтересовалась мать. Сын посмотрел на нее с такой укоризной, взгляд его выражал такое сожаление, что мама задает настолько глупый вопрос, но все-таки ответил: “Бог, кто же еще!”

Рамана Махарши на точно такой же вопрос ответил: “Бог создал мир. Оставь же проблемы этого мира Господу”.

Многие психопатологические личности, которые, подобно Гитлеру, хотят завоевать весь мир, говорят, что подчиняются гласу Божьему, который они слышат. И кто может опровергнуть это? Если же они не верят в Бога, то говорят: “Я — орудие судьбы”, — как, например, Наполеон. Убежденность в своей избранности была настолько сильна в Наполеоне, что составляла основу его личности. Когда к нему приблизился убийца с кинжалом в руке, Наполеон только посмотрел на него, как бы говоря: “Что ты сможешь со мной поделать? Я же избранник судьбы”. Он только посмотрел на убийцу, но тот сразу выронил оружие и убежал. Когда же психопатологическая личность терпит крах, а это, конечно, неизбежно, то невозможно описать чувство разочарования и отчаяния, которое она испытывает: достаточно вспомнить Наполеона на острове Эльба или Гитлера, вынужденного совершить самоубийство. Многие из таких людей, представ перед судом и отвечая на вопрос о причинах своих поступков, говорят, что ими руководил Господь. Уильям Блейк сказал о них: “Эти люди обращаются к Богу, не отвернувшись сперва от себя”. Но даже и они являются частью действующей Всеобщности и совершают то, что было суждено свыше.

До тех пор пока ребенок впервые не столкнется с чьей-нибудь смертью, он воспринимает жизнь как нечто само собой разумеющееся, как бесконечно длящийся дар, и только встреча со смертью заставляет его задуматься о том, что есть нечто, противоположное жизни.

Моей маленькой внучке было три года, когда в ее присутствии стали обсуждать чью-то смерть. До этого момента она ни разу не сталкивалась со смертью и поэтому спросила моего сына, своего отца, что это такое. Можно было придумать несколько объяснений, более или менее подходящих для трехлетнего ребенка, но сын был запрограммирован по-другому. Он считал, что ребенок должен знать все как есть, и начал подробно, с многочисленными деталями рассказывать о смерти. Мы с женой переглянулись. Мы бы, конечно, так не сделали, но ребенок был его, а не наш. Выслушав объяснения, эта в высшей степени умная и сообразительная девочка сказала: “Да, папочка, я поняла. Но я вовсе не собираюсь умирать!”

Интуитивно, в самой глубине своего существа, она знала, что рождения и смерти не существует.

Полезно знать, что говорят мудрецы о процессе умирания, который иногда пугает, поскольку может быть очень мучительным. Мудрые люди утверждают, что умирающий человек необязательно испытывает сильную боль или агонию. Вероятно, тот, кто слишком сильно привязан к материальному миру, противится смерти и тем самым порождает конфликт, который и является причиной боли и агонии. С другой стороны, есть люди, которые воспринимают смерть как естественное продолжение жизни и наблюдают за ее приходом так же, как за любым другим событием. Тогда конфликт исчезает и процесс умирания протекает спокойно и гармонично.

Однажды утром, когда еще только светало, мы с друзьями играли в гольф. Мы достигли пятой метки и готовились уже перейти к следующей, как вдруг на нас спикировала, будто собираясь напасть, огромная птица из рода орлов, которых у нас принято называть коршунами. Размах ее крыльев был огромен. Коршун сел как раз на то место, где мы были еще совсем недавно. А потом сделал нечто потрясающее: приземлился на метку для мяча, головой к солнцу, лег животом на землю, расправил крылья, вытянул шею, взглянул в последний раз на восходящее солнце и умер. Один из игроков сказал: “Никак концы отдал, приятель?” Эти слова задели меня. Он воспринял смерть коршуна как пустяк, а для меня это было одно из самых прекрасных зрелищ, какие я когда-либо видел. То был величественный поступок, потрясающее выражение исключительного достоинства: он сел, повернулся головой к солнцу, вытянул шею и умер. Птица, очевидно, знала, что умирает, но не выказала никакой паники: не было ни судорожных взмахов крыльев, ни других признаков смятения и агонии. Это был прекрасный, благородный уход со сцены.

Невозможно было поверить, что с ним может случиться сердечный приступ. Упорядоченная жизнь, физические упражнения, отсутствие серьезных проблем — и вдруг с человеком случается сильнейший сердечный приступ и он умирает. Мне рассказали о том, как он умирал. У него было много друзей, в том числе и среди врачей. Когда он почувствовал боль в груди, то позвонил одному из них, и через пять минут друг примчался с аппаратом для ЭКГ. После того как была сделана кардиограмма, стало совершенно ясно, что жить моему родственнику остались считанные минуты: на ленте была почти прямая линия. Он сам был врачом и хорошо понимал это. Жена спросила, отправят ли его в больницу, поскольку думала о том, нужно ли укладывать вещи. “Подождем — увидим”, — сказал он. Он знал, что единственное место, куда он вскоре отправится, — крематорий.

Доктор, присутствовавший при его смерти, рассказал мне на следующий день об этом поразительном случае: “Я видел все собственными глазами и все же не могу поверить, что так может быть”. Умирающий точно описывал, что он чувствует, как постепенно смерть овладевает его телом. “У меня окоченели кончики пальцев. Холод медленно ползет вверх по телу. Сейчас онемели колени”, — спокойно сообщал он. Он продолжал говорить, пока онемение не достигло сердца, и тогда умер с улыбкой на устах. Это исключительный случай отстраненного наблюдения за собственной смертью. Мой родственник не был джнани, но интуитивно понимал безличность свершающегося процесса.

Вишиста — мудрец, который согласно индуистской мифологии был гуру Шри Рамы, в кратких, но чрезвычайно выразительных словах вынес смерти приговор: “Хотя никто точно не знает, что случается с человеком после смерти, на самом деле есть всего две вероятности: либо смерть просто прекращает существование, либо оно продолжается в другом теле. Если человек действительно полностью угасает, в этом нет ничего плохого: ведь тогда заканчиваются все неприятности, исчезают досада и беспокойство, которыми наполнена жизнь, наступает освобождение от неопределенности, от постоянно сменяющих друг друга боли и радости. Если же смерть означает не конец существования, а просто смену телесной оболочки, тогда тем более глупо бояться ее прихода — ведь нам обеспечено продолжение жизни, хотя и в другом облике. В любом случае страшиться смерти не имеет смысла”.

Доктора Бена Вайнингена, у которого мы останавливались в Санта-Барбаре, весь город звал “пятицентовым психотерапевтом”. Он говорил, что на решение лечить людей почти бесплатно его подтолкнула журнальная юмористическая страничка под названием “За бесценок”. Он хотел, чтобы его помощь была доступна любому, и потому его знал и любил весь город. И вот такой человек умирал, и даже чудо не могло бы его спасти. И Бен, и его жена знали об этом, но все равно пригласили нас поселиться у них, когда мы на неделю приехали в Сайта- Барбару. Мы вполне могли пожить и в другом месте, но жена Бена сказала, что он очень хочет видеть нас своими гостями. Бен умер в ту неделю, что мы провели в Санта-Барбаре.

Чжуан-цзы сказал о смерти своего учителя Лао-цзы: “Учитель пришел в этот мир, потому что настало время прийти, и покинул его, следуя естественному течению событий. Довольствуйтесь каждым мигом, отпущенным вечностью, и следуйте потоку. Тогда у вас не будет причины для горя и радости. В старые времена это называлось освобождением от оков. Дрова прогорели, но огонь еще пылает, и мы не знаем, когда ему суждено погаснуть”.

Когда умирал Рамана Махарши и люди вокруг не могли сдерживать рыдания, он сказал: “Почему вы плачете? Я никуда не ухожу”. А потом добавил: “Я всегда буду здесь. Куда я могу уйти?”

Однажды Раману Махарши вместе со многими другими людьми жестоко избили грабители. “Вы поклоняетесь мне цветами и подношениями, а они — дубинками. Но это тоже вид поклонения. Если я принимаю ваши знаки внимания, почему же не принять также и те, которые оказали мне эти разбойники?”

Один раввин, достигший Понимания, жил в крошечной комнатке, в которой не было даже стульев, чтобы сидеть, ничего, кроме доски, которая служила ему кроватью. Люди, приходившие побеседовать с ним, были вынуждены либо садиться на пол, либо стоять. Один из посетителей спросил: “Рабби, где же твоя мебель?” “А где твоя?” — спросил раввин. “Но я же зашел сюда ненадолго”, — ответил гость. “Я тоже”, — сказал раввин.

Итак, очень часто духовные наставники не сталкиваются с реальными жизненными трудностями, но советуют, как с ними справиться. По моему убеждению, только находясь в сансаре, можно найти нирвану.

Несколько преподавателей теологии каждую неделю собирались вместе. На очередной встрече один из них сказал: “Прошлой ночью мне приснился Бог и предложил выбор: абсолютное знание или абсолютное наслаждение. Я даже подпрыгнул от представившегося шанса и сказал: “Абсолютное знание”. “Так скажи же нам, что такое абсолютное знание?” — попросили присутствующие. “Это был неверный выбор, друзья мои”, — ответил преподаватель.

Он посидел минуту-другую молча, и тогда я спросил: “Поверите ли вы, если я скажу, что после того, как я задам вам только один вопрос и вы найдете ответ на него, все остальные вопросы, которые мучают вас, разрешатся сами собой?” “Нет, не верю”, — ответил посетитель. “Давайте все-таки попытаемся. Мой вопрос состоит вот в чем: вы сказали, что были преуспевающим, уважаемым, почти знаменитым инженером, но в течение последних трех месяцев испытывали муки ада. Что заставило вас превратиться из преуспевающего инженера в несчастного человека — искателя Истины? Вы сами выбрали этот путь?” Он помедлил, а потом спросил: “Что вы имеете в виду?”

“Может, вы сами попытаетесь найти ответ на этот вопрос?” — спросил я. Он сказал, что не располагает временем, потому что торопится в Центр Випашьяна-медитации. “Возможно, медитация поможет вам найти ответ”. Посетитель ответил, что вряд ли это поможет, поскольку он занимается медитацией вот уже двенадцать лет. Тогда я произнес: “Кто же на самом деле ведет духовный поиск? Вы думаете, что это вы, но я говорю, что это не так. Что-то заставило вас встать на путь духовного поиска. Есть нечто, использующее ваш телесно-духовный организм для поиска. Что же это? Конечно, не вы. Кто вы? Всего лишь некое тело, у которого есть определенное имя. Поймите же, кто на самом деле ведет поиск. Не ваша личность, поскольку духовный поиск — это безличный процесс”. Мы проговорили таким образом часа полтора, и в конце беседы он захотел прийти ко мне еще, но в Индию он уже не вернулся. Этот человек появился на одной из бесед, которые я проводил в США. Он сказал, что приехал на семинар в основном только затем, чтобы объяснить, почему он не пришел ко мне еще раз в Бомбее: не потому что не захотел, а потому что был болен.

Духовный поиск осуществляется Самосознанием, или Сознанием, или Богом, но не самим человеком. Духовный поиск не подвластен отдельной личности. Самые подходящие слова для “несчастных искателей Истины” нашел Рамана Махарши: “Ты уже положил голову в пасть тигра”.

Однажды Рамана Махарши сказал своему ученику, изнемогавшему и отчаявшемуся в поисках своей истинной природы: “Когда ты обретешь Понимание, то со смехом будешь вспоминать о своем разочаровании и желании знать”.

Чжуан-цзы сказал: “Освободи уши от звуков, а разум от мыслей. Тогда твой дух станет пустотой, обнимающей все, и только Дао обнимет эту пустоту”.

***

Когда я начал учиться играть в гольф, у нас собралась компания из трех человек, и мы вместе стали брать уроки. Через некоторое время я заметил, что чем меньше думаю о правильности своих действий, тем лучше получается. Один из нас троих очень любил тренироваться. Когда он начинал играть, то постоянно думал о том, что ему следует делать, а чего не следует. Играл он ужасно, так что предпочитал тренировки самой игре, они доставляли ему гораздо больше удовольствия. Он мог, например, сказать: “Приходите посмотреть, как я тренируюсь”.

Сколько себя помню, во мне всегда жило твердое убеждение, что моя судьба уже определена и нет на земле силы, которая могла бы изменить ход моей жизни, что на небесах уже решено, сколько мне суждено перенести физической и душевной боли и сколько испытать счастья. Так что, честно говоря, мне было не нужно, чтобы учитель вмешивался в мои земные дела. Очень скоро я понял, что он не был моим настоящим гуру, хотя занятия были очень полезны и я много почерпнул из них. Но поскольку мой телесно-духовный организм не был настроен на разрыв отношений, я пробыл его учеником двадцать лет.

Но потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что это не мой истинный учитель. Когда же я пришел к Нисаргадатте Махараджу, то в самый же первый день сказал себе: “Я дома. Теперь я дома”. Частью моего послушания у прежнего наставника была обязанность посещать по четвергам утреннюю службу в определенном храме, что я прилежно выполнял, когда находился в Бомбее. Начав ходить к Махараджу, я не оставил посещение храма и прямо оттуда направлялся к гуру. Однажды служба началась на десять минут позже, чем обычно, так что я не смог покинуть храм вовремя, но поторопился, взял такси и отправился к Махараджу.

Обычное назначенное мне время было десять часов утра, я же приходил без четверти десять. Независимо от того, был он джнани или нет, но нетерпение было естественным свойством его телесно-духовного организма. Приехав, я увидел, что учитель уже стоит на лестнице и нетерпеливо смотрит, не иду ли я. Когда я появился, он испытал очевидное облегчение и заметил: “Ты опоздал”. На что я ответил: “Нет же, Махарадж. Вместо того чтобы, как обычно, прийти на пятнадцать минут раньше, я оказался здесь раньше всего на пять”. “Что это ты держишь в руке?” — спросил он. В руке у меня был пакет с прасадом*, который дал священник. Я спешил и поэтому не заметил, что все еще держу его, а то бы положил в карман. “Это прасад из храма, который я посещаю вот уже двадцать лет”, — ответил я и был сильно удивлен тем, что сказал Махарадж. Он спросил: “Ты приходишь сюда вот уже шесть месяцев и все еще посещаешь храмы?” Но затем добавил: “Продолжай ходить в храм, пока чувствуешь в этом необходимость”.

В следующий четверг мне нужно было уехать из города, чтобы навестить дочку, живущую в Бангалоре. Меня не было две недели, а когда я вернулся, полил такой сильный дождь, что дороги размыло и я не смог поехать ни в храм, ни к Махараджу. В следующий четверг я готовился идти по обычному маршруту: принял душ, оделся, но потом обнаружил, что в запасе есть еще десять минут и присел перед выходом. И тут в голову пришла мысль: “Зачем мне идти в храм?” И я не пошел. Переменил одежду и отправился по своим делам.

В комнате, где я совершаю пуджу*, есть фотография основателя того религиозного течения, в котором мой первый наставник был четвертым или пятым преемником. Этой фотографии больше ста лет. У гуру-основателя на ней пронзительный жесткий взгляд, чем-то напоминающий взгляд Махараджа. Когда в пятницу утром я пришел в эту комнату, в голове была мысль: “Сегодня свами будет еще свирепее, чем обычно”. Но когда я склонился и посмотрел на фотографию, то в первый раз увидел вместо жесткого выражения почти что улыбку, которая, казалось, говорила: “Ну что, дурачок, теперь ты понял?”

***

Когда я в самый первый раз пришел к Махараджу, он спросил, занимаюсь ли я медитацией. “Да, учитель. Мой прежний гуру велел медитировать, но я часто бываю в деловых поездках, так что не могу заниматься медитацией регулярно. Но как только появляется возможность, я сажусь и медитирую хотя бы час или полчаса”. “Хорошо”, — сказал он. Примерно полгода спустя он поинтересовался: “Как твоя медитация?” “Я не думал об этом, учитель. Но поскольку Вы спросили, я вспомнил, что почти не занимаюсь ею специально”. Я был уверен, что Махарадж рассердится, но он только шутливо заметил: “О, не думаю, что в этом вообще есть необходимость, ведь ты уже великий джнани!”. — “Удивительно, но сейчас, когда я не отвожу ей специальное время, медитация происходит гораздо чаще, и мне это нравится”. — “Замечательно!” — воскликнул Махарадж. Так что медитация необходима для определенных целей, но ни в коем случае не следует делать из нее фетиш.

“Я никто, я беспомощен”. Действенность молитвы зависит не от напряженности, но от степени открытости, с которой вы молитесь. Единственная настоящая молитва — “Да будет воля Твоя”. Только отключив ум, можно погрузиться в молитву.

У Льва Толстого есть рассказ о том, как на острове жили три человека. Это были простые люди. Однажды туда приехал священник и прочитал им длинную молитву. Они попытались запомнить ее, но не смогли. Священник вернулся на судно, оно стало отчаливать, как вдруг святой отец увидел трех бегущих по воде людей. Когда они добрались до судна, то попросили: “Простите, пожалуйста, святой отец, прочитайте нам молитву еще раз, а то мы ее не запомнили”. “Вам молитва не нужна”, — только и мог вымолвить священник.

Лао-цзы упрекал Конфуция за излишнее морализаторство. Он говорил: “Все эти разговоры о добродетели, долге, бесконечные булавочные уколы только раздражают и взвинчивают людей. Ты лучше всех изучил, как небо и земля совершают свой извечный путь, как светят Солнце и Луна, как звезды собираются в созвездия, птицы — в стаи, а животные — в стада, как растут деревья и кустарники. Теперь тебе надо научиться сверять свои шаги с внутренней силой, чтобы следовать естественному ходу явлений. И вскоре тебе не надо будет тратить столько усилий для прославления долга и добродетели. Лебедю не нужно ежедневно мыться, чтобы оставаться белоснежным”.

***

Один из моих друзей, связанный в течение последних двадцати пяти лет с одним из самых известных ашрамов в Индии, сказал, что из общей суммы пожертвований ашраму в один миллион долларов он внес лишь около двадцати пяти тысяч. И до того расстроился, что покинул ашрам и вообще эти места. И так тоже случается.

В “Бхагавадгите” есть строки, которые свидетельствуют о превосходстве джнаны над бхакти. Бог Кришна говорит: “Когда бхакти, обращенная ко мне, когда любовь ко мне достигает определенной глубины, я дарую мощь постижения — джнану. Когда преданность Богу достигает определенной ступени, я наделяю этого человека способностью получать истинное знание”.

Махарадж утверждал, что его “пинда”, т. е. средоточие его существа, — бхакти. Он посещал храм и каждый вечер распевал бхаджаны, пока Божественная сила не сделала его гуру, проповедующим недвойственность. Но бхакти была его естественной природой. Однажды группа учеников в праздник Махашиваратри пошла в храм Шивы. В храме было внутреннее святилище. Они подошли к нему и увидели лингам Шивы. Один из них, напустив на себя великую почтительность, сказал: “Этот лингам Шивы, должно быть, очень священный”. На это Махарадж сказал: “Да, достаточно священный, чтобы я мог помочиться на него”. (И это сказал бхакта!)

Из “Аштавакрагиты”:

“Когда ум страстно чего-то желает или чем-то опечален — он в оковах. Если же он ничего не желает и ни о чем не печалится, ничего не отвергает и не принимает, не чувствует себя ни счастливым, ни несчастливым — он свободен”.

Гуру свами Вивекананды — Рамакришна Парамахамса — был бхакта. Но его особая проницательность — врожденное интуитивное знание — подсказала ему, что настоящая природа Вивекананды — джнана (хотя привел его к Учителю его друг-бхакта).

Рамакришна достал из-под своей подушки “Аштавакрагиту” и сказал: “Почитай это вслух”. Произнеся первые несколько стихов. Вивекананда воскликнул: “Но ведь это же святотатство! Я не могу продолжать. Здесь говорится: “Я семь Бог”. Как это может быть? Я не хочу читать это”. “Хорошо, прочитай это не для себя, а для меня”, — ответил гуру. По мере чтения “Аштавакрагиты” от прежнего Вивекананды уже ничего не осталось. Хотя его гуру был бхакта, он смог увидеть, что истинная природа ученика — джнана.

Хочу напомнить знаменитую историю о Лао-цзы и его ученике, который однажды пришел к нему, сияя от счастья и гордости. Он припал к ногам мастера и сказал: “Учитель, я достиг понимания”. Лао-цзы с лаской и участием положил руки на его плечи и сказал: “Ты ошибаешься, сын мой”. Удрученный, ученик ушел прочь. Через некоторое время он пришел опять. На этот раз не гордость, а мир и покой были на его лице. “Учитель, это свершилось”, — сказал ученик. Тогда Лао-цзы спросил его, что произошло с того времени, когда ученик пришел к нему в первый раз. Тот ответил: “Я понял две вещи: во-первых, согласился с вашими словами, что я не достиг Просветления; но я знал также, что сделал все возможное, чтобы эта свершилось, и уже не в моих силах предпринять что-либо еще. Это второе, что я понял. Тогда я вернулся к своим обычным делам и перестал думать о Просветлении. И вот, занимаясь повседневными делами, я вдруг понял, что мне не о чем больше думать: все, что я искал, уже есть”.

Есть еще одна прекрасная история — о старой женщине, которая была очень близка к Просветлению. Однажды ночью при свете луны она пошла к источнику, чтобы набрать воды в глиняный кувшин. В темноте она не заметила ступеньку, споткнулась и уронила кувшин. И вдруг женщина поняла, что нет ни кувшина, ни воды, ни луны. Для этой телесно-духовной единицы незначительное событие стало толчком к Пробуждению.

В основном, если не рассматривать состояния отстраненного наблюдения и полного самоуглубления, я заметил, что с достижением Просветления исчезают и желания, и ожидания. Это приносит чувство мира и покоя и уверенность, что все, чему суждено случиться, непременно произойдет. Это не значит, что у меня совсем нет никаких планов и ожиданий, отнюдь нет. Они, конечно, возникают и, что удивительно, почти всегда сбываются. И когда это происходит, в груди поднимается огромная волна благодарности.

Во время второй поездки в Голливуд вместе с женой однажды рано утром я готовился к беседе. Обычно в

Когда моя жена лежала в больнице, она знала, что это очень дорого, и на самом деле это было чрезвычайно дорого. Но счета оплачивались без особых проблем: когда наступала необходимость, деньги непременно появлялись. Когда жене стало немного лучше, она спросила о деньгах. Я ответил: “Все в порядке, все долги заплачены”. Тогда жена махнула рукой, как бы желая сказать: “Деньги пришли — деньги ушли”.

Мой гуру Нисаргадатта Махарадж разработал простое правило отношения к пожертвованиям, которому следую и я: “Ничего не ожидать, ничего не требовать, ни от чего не отказываться”.

Махарадж жил исключительно скромно, но и для него эти деньги были совсем незначительной суммой. Однако учитель принял их с большим достоинством, как будто это была сумма в сто раз больше. Он, как обычно, положил деньги в карман и сказал: “Большое спасибо. А когда именно вы собираетесь уезжать?” “Я приду сюда на беседу, а потом покину Бомбей”, — ответил брамин. После его ухода Махарадж послал помощника к портному и велел купить подходящую для брамина одежду, какую носят в Южной Индии. На следующее утро Махарадж торжественно преподнес ему сверток с одеждой, добавил к нему сто рупий и сказал: “Пожалуйста, прими это от меня”.

Я получил свою долю бед. Муж моей дочери пил, что приносило ей много горя. К тому же его чрезмерная щедрость переходила все границы, так что жизнь моей дочери была полна проблем. Вот почему я могу сказать, что испил свою чашу горя и боли.

Два или три года назад у меня началась боль в позвоночнике, причину которой врачи никак не могли установить. Боль была не очень сильной, она не мешала сидеть и разговаривать, так что мои беседы продолжались. Я мог сидеть, стоять, ходить, потому что тогда боль была переносимой. Но я совершенно не мог лежать. Врач сказал, что это первый случай в его практике, когда больной не в состоянии лечь: обычно облегчение приходит как раз тогда, когда больной лежит. Таким образом, я провел несколько дней, сидя в кресле.

Так что и после Самореализации жизненный путь отнюдь не становится гладким. Он гладок лишь в том смысле, что ты с готовностью принимаешь и боль, и удовольствие. В какой-то степени это утешает. Но уготованные тебе горе и боль никуда не исчезают, их все равно придется пережить.

У моего первого гуру был маленький ашрам, в котором собирались ученики. В одно субботнее утро мне случилось быть там. Вблизи ашрама находилось несколько хижин, в которых жили беднейшие из бедняков со своими детьми, которые, как и все дети, шумели и играли на улице. В то утро за стенами ашрама неожиданно раздался крик, будто кого-то ранили. Двух учеников послали узнать, что случилось. Вскоре они внесли избитого старика, который иногда посещал ашрам. Этот человек достиг Абсолютного Понимания. Он был очень простым человеком и не заботился о том, чтобы кто-то признал его Самореализацию. Его совершенно это не интересовало.

Старик жил на то, что Бог пошлет, не имел пристанища, носил ветхую одежду и не заботился о том, как он выглядит, так что был прекрасной мишенью для детей. Кто-то из них зло пошутил над стариком, и они ожидали, что тот разозлится. Но тот не рассердился, а присоединился к их смеху. Это привело в ярость мальчика, подшутившего над стариком, и он кинул в беднягу камнем. Остальные дети последовали его примеру, и старика серьезно поранили.

Потом пришли люди из ашрама и унесли старика. “Сколько это может продолжаться? — ворчали они. — Куда смотрит полиция? Нужно что-то предпринять”. Раны и ссадины старика оказались не очень серьезными. Их промыли, перевязали, и вскоре он пришел в себя. Пока ему оказывали помощь, он сказал: “Почему вы ропщете? Я не понимаю. Только всего и случилось, что одни руки бросали в меня камни, а другие промыли и залечили мои раны. К чему весь этот шум?” Это было сказано вовсе не для впечатления — это шло из глубины сердца.

В свое время книга Дж. Кришнамурти “ Пробуждение разума” (“The Awakening of the Intelligence”) оказала на меня колоссальное воздействие, за что я вечно буду ей благодарен. Но когда я прочитал в одной из его книг: “Я никогда не вижу снов по ночам”, — то закрыл ее. Я подумал: “Конечно, о человеке, живущем в Гималаях и ни с кем не общающемся, я еще могу так подумать. Но он живет то в Оджаи, то в Цюрихе, встречается с людьми, раздражается, когда его спрашивают “как?”. Я был счастлив, когда в книге Раманы Махарши обнаружил такой диалог. Кто-то спросил его: “Видите ли вы мертвецов?”, на что Рамана Махарши ответил: “Только во сне”.

Я никогда раньше не занимался рекламой, как вдруг наш председатель, человек очень дальновидный, решил, что Банк Индии должен сделать себе рекламу. У нас не было специального отдела, занимающегося связями с общественностью и рекламой, и он стал решать, кому это поручить. Тогда кое-кто в банке решил, что есть шанс посадить меня в лужу. Работу с рекламой поручили мне. Сначала я целыми днями пропадал в ведущих рекламных агентствах, переговорил с главными менеджерами и убедился, что у них совершенно нет свежих интересных идей. Я решил, что, раз уж все равно моя голова лежит на плахе и отступать некуда, надо попробовать сделать рекламу самому.

В результате реклама Банка Индии оказалась наступательной и очень эффективной. Глава конкурирующего с нами банка вызвал топ-менеджера своего рекламного отдела и сказал: “Даю вам два месяца, чтобы сделать нашу рекламу по крайней мере столь же интересной и действенной, как реклама Банка Индии, иначе вы будете уволены”. Через два месяца бывший топ-менеджер рекламного отдела уже искал себе другую работу. Банк Индии вышел победителем, потому что его реклама шла не от человеческого разума, но от Абсолютного Сознания!

С детства я был твердо убежден в двух вещах. Первое — что все кажущееся реальным на самом деле нереально. Это что-то вроде сна или иллюзии. Из этого следовал второй вывод, что я не могу ничего изменить в том, что мне суждено: ни в здоровье, ни в богатстве, ни в карьере, ни в знаниях — ни в чем. Благодаря таким убеждениям трансформация прошла очень мягко, почти незаметно. Это случилось неожиданно, и я знаю точное время, когда это произошло, — в Дипавали, праздник Света. Обычно Махарадж не проводил в это время беседы, в помещении проводилась уборка. Я начал приходить к Махараджу в 1978 году, а это случилось в 1979, почти год спустя. Мой друг предложил: “Зачем прерывать беседы? Большинство людей знает, где мой дом. Для других могу принести карту. Почему бы не проводить беседы у меня?” Махарадж не возражал.

Обычно кто-то из учеников переводил беседы Махараджа на английский. В тот день переводил я. Как только я начал переводить, случилась поразительная вещь. Обычно процесс перевода происходил так: я выслушивал Махараджа, впитывал его слова, затем у меня складывались английские фразы, и затем я озвучивал то, что понял. Но в этот раз все слилось в одно: слова Махараджа сразу же как будто эхом отзывались на английском, и я едва мог дождаться паузы в речи учителя. Как будто бы я хотел сказать: “Ну почему же вы не останавливаетесь? Ведь я знаю, о чем пойдет речь”. Все происходило так неожиданно, что я едва мог слышать его голос, он приходил как будто издалека. Мне не нужно было ни секунды, чтобы перевести то, что он говорил. И все это заметили.

Махарадж не знал английского и временами, когда сомневался в переводе, мог спросить: “Что ты сказал?” И очень часто я был вынужден признаться, что не помню, и, если он хочет знать, что я сказал, нужно будет посмотреть записи. Но с того дня Махарадж ни разу не переспросил меня. После того как беседа была закончена, мой друг заметил: “Да ты сегодня в отличной форме”. “Почему ты так решил?* — спросил я. “Ты говорил так уверенно, как будто тебя совсем не заботило, правилен или нет твой перевод, как будто тебя совсем ничего не волновало. Твой голос был более звучным и уверенным, чем обычно, и ты гораздо больше жестикулировал”, — ответил друг. Я ничего не сказал. Это было, когда Оно свершилось.

Когда Понимание достигает определенной глубины и если данной телесно-духовной единице суждено идти по пути наставничества, тогда Сила — можно на-

звать ее Сознанием или Богом — таинственным образом посылает нужных ей людей.

Те, кто был знаком со мной раньше, знают, что я по натуре своей неразговорчив. Если собирается группа из восьми или десяти человек, я буду больше слушать и помалкивать. Я никогда не имел склонности к беседам — и вот я их провожу. Когда я посещал Махараджа, он предупреждал переводчиков, чтобы все вопросы обсуждались только в его присутствии. Он на этом очень настаивал, возможно, из-за боязни, что учение будет неправильно понято и неверно истолковано. Позже, когда я стал переводить, он нашел, что мое понимание учения довольно приличное.

Однажды воскресным утром, когда Махарадж был болен (не мог сидеть и лежал в постели) к нему пришла группа людей из восьми или десяти человек, приехавших издалека. Он сразу попросил: “Пожалуйста, не задавайте слишком много вопросов. Пусть их будет так мало, как только возможно. Я не совсем здоров”. Посетители посоветовались между собой, решили, какие вопросы они будут задавать, и потекла обычная беседа.

В какой-то момент Махарадж захотел спуститься вниз (может быть, в туалет или еще зачем-то). Прежде чем выйти, он в первый раз на моей памяти сказал: “Не останавливайтесь, продолжайте задавать вопросы”. И, указав на меня, добавил: “Он будет отвечать за меня”. Но никто не решался задать вопрос, так что я не отвечал. Человек, сидящий рядом со мной, сказал: “Махарадж просил вас вести беседу. Если вы не начнете, он рассердится”. Когда Махарадж вернулся, он спросил: “Что тут происходило?” “Ничего, — ответил я, — не было ни вопросов, ни ответов”. Он поворчал немного, а потом продолжил беседу. Это было примерно за месяц до его смерти.

Махарадж знал, что, несмотря на его благословение, я не провожу беседы. За два дня до смерти учитель был так болен, что помощник наклонялся и почти прикладывал ухо к его рту, чтобы услышать, что Махарадж хочет сказать. Вдруг учитель в энергичном порыве сел на кровати и, опираясь на локоть, посмотрел на меня, стоящего рядом, и сказал: “Почему ты не проводишь беседы?!” И затем откинулся назад. Я думал, что наступил конец, но это было не так. Он остался с нами еще на сутки.

Немного ранее Махарадж спросил, почему я не провожу беседы; он знал, что я не делаю этого, и дал мне благословение. Но я все же не начинал беседовать с людьми, так как считал, что не имею на это полного права: разрешение было мне дано лишь в конкретный день, в конкретном случае. Если бы Махарадж не повторил свое благословение, не знаю, отважился бы я на такой шаг или нет. Может быть, да, а может быть, нет. Не могу сказать. Во всяком случае, когда вскоре ко мне пришли люди, я провел с ними беседу. Одним из них был Генри Деннисон, а другим — Хайнер Зигельман,

По-настоящему моя деятельность началась, когда из близлежащего ашрама пришел один австралийский студент-медик и захотел услышать мою беседу. Мы проговорили час или полтора. Он был в Индии около шести месяцев и должен был уезжать через неделю, чтобы вернуться к учебе. Перед уходом студент попросил разрешения прийти еще раз. На следующий день он позвонил откуда-то с дороги и спросил, можно ли привести с собой еще двух-трех людей. “Конечно”, — ответил я. Среди трех посетителей, пришедших вместе с ним, был Эд Натансон. После этого число слушателей продолжало расти.

Среди людей, пришедших вместе с Эдом, был свами из того же ашрама, что и Эд, в оранжевом одеянии. Он внимательно слушал, но я видел, как что-то беспокоит его. В конце беседы он сказал, что был очень рад попасть сюда, и выразил желание прийти опять.

Но, очевидно, все это время он внутренне укорял себя за то, что пришел к постороннему человеку, чтобы поговорить о том же, что проповедуют в его родном ашраме. Свами боялся, что Эд или другие друзья из его ашрама выдадут его, и старался всяческими путями удалить их из ашрама. Но, думаю, они были только рады уйти, по причине, если можно так выразиться, смены руководства.

В числе моих самых первых посетителей был американец по имени Генри Деннисон. Я получил от него письмо, в котором он говорил, что путешествует по миру, будет проездом в Бомбее и хотел бы в течение трех или четырех дней побывать на моих беседах. Я ответил согласием. Он приехал и остался на три месяца. Все это время Генри настойчиво уговаривал меня поехать в Лос-Анджелес, где он мог бы организовать несколько бесед. По его словам, у многих его друзей не хватало времени и денег, чтобы поехать в Индию, но они очень и очень хотели бы повидать меня.

Меня не заинтересовало это предложение. Я вообще не хотел получить известность как джнани, меня вполне устраивала уже сложившаяся жизнь, так что я не выказал особого энтузиазма. Однако в последние

Около восьми утра ко мне в дверь, постучал человек. У него были покрасневшие глаза: было очевидно, что он провел бессонную ночь. Он вошел, посмотрел на меня долгим взглядом, пал ниц у моих ног, как это сделал бы индус, и сказал: “Я не делал этого ни перед кем”. Затем он поднялся и рассказал свою историю.

В течение тридцати восьми лет он вел духовный поиск. Этот человек был личным другом Джидду Кришнамурти, прочитал все, что только было возможно. От Генри Деннисона он узнал, что я приезжаю. Он сказал, что когда увидел мою фотографию, то подумал: “Вот и конец моего поиска”. Он захотел поговорить со мной, позвонил Генри и сказал, что хочет видеть Рамеша. Генри ответил: “Он будет проводить здесь беседы через три дня. Зачем тебе беспокоить его сейчас?” И он отложил свой приход.

Было видно, что этому человеку нужен всего лишь маленький толчок, и он получил его, и достиг Конечного Понимания. У меня не осталось в этом сомнений, после того как мы в течение некоторого времени поговорили с ним. А потом, когда он прошел в комнату, где проводились беседы, и сел на свое обычное место, я вдруг понял, что нашел ответ на вопрос: “Что я здесь делаю?” Я приехал сюда потому, что это было нужно именно этому человеку. А если есть один, значит, могут быть и другие.

В моей программе записано, что мне больше нравится ходить, чем сидеть. Так что если нечего делать, я шагаю из одного угла комнаты в другой. Это примерно двадцать пять шагов. Я продолжаю ходить, рассчитывая, что за двадцать пять минут, делая небольшие

Когда начинается такое сочинительство, оно еще не означает полного Пробуждения. Оно лишь показатель процесса Просветления, часть этого процесса. В это время происходит и многое другое. Может возникнуть чувство страха. Телесно-духовный организм может подвергнуться определенным изменениям — очень интенсивным или не очень, — или же изменений вообще не будет. Абсолютно невозможно представить заранее или предсказать, что именно произойдет. Духовный поиск — это путь, на котором — пока он не завершен — может случиться все что угодно. Когда же путь завершен — в этом уже нет никаких сомнений и не возникает никаких вопросов: то, что по-настоящему реально, видится реальным, а что нереально — нереальным, и это — великий опыт безличного действия Всеобщности.